Читать интересную книгу Практикант[СИ] - Сергей Дигол

— Да вроде… — неуверенно бормочу я, понимая, что фраза мамаши Албу о том, что нам по пути относится к ее, а не к моим планам.

Путь этот приводит нас в подземный гараж кишиневской новостройки, шестнадцатиэтажки с дорогущими квартирами, в связи с чем, собственно, путь во двор и загораживает шлагбаум а под домом располагается длиннющий — машин на семьдесят — гараж, из которого на лифте так легко попасть прямо на свой этаж, хотя бы и шестнадцатый.

И хотя лифт поднимает нас легко и стремительно, как две пушинки, а не больше центнера живого веса, я успеваю подумать, что неплохо бы все же быть готовым отвечать на вопросы. Хотя бы во второй раз за один день.

С другой стороны, стоит ли заливать, заранее зная, что ложь выплывет в самый неожиданный момент, совсем как дерьмо перед носом купающегося в море? Врать ли о том, что наши симпатии с ее дочкой взаимны, и что лишь служебная, мать ее, этика удерживает меня от проявления сильнейших и, главное, искренних чувств к ее Сашеньке?

Неплохо бы иметь при себе подробный, со всеми плюсами и минусами, расклад, желательно заранее заученный. Меня же, пока мы с Албу заходим в ее квартиру на седьмом этаже, прошибает пот: я вспоминаю о дырке на носке, гребанном турецком носке, который, как назло, не дожидается меня дома, на полке гардероба, а вот–вот покажется во всей своей трикотажной красе, вынырнув из своего привычного транспорта — черной правой туфли.

— Разувайтесь, — показывает на пол под нами Албу, и моя выпорхнувшая, словно из клетки, надежда на ее преданность этой заграничной моде — не снимать обувь в гостях, — разбивается с лету и насмерть, совсем как канарейка о стекло.

Повозившись со шнурками, пока хозяйка не оставляет меня одного в невероятно тесной для элитного дома прихожей, я осматриваю сверху правый носок, затем, с недоумением, левый и наконец, с некоторым облегчением, нахожу проклятую дырку. На пятке все же правого носка — прекрасная, чего скрывать, развязка, если, конечно, не увлекаться, задирая ногу до стадии видимости окружающими подошвы.

Я волочу ногу, рискуя нарваться на ее сочувственное любопытство все время, пока она устраивает экскурсию по квартире. Огромной трехкомнатной квартире с двумя туалетами и кроватью с блестяще–бежевыми — не удивлюсь, если из слоновой кости — фигурками ангелов над изголовьем, на которой без труда уместились бы минимум три модели, демонстрирующие наряды для женщин с нестандартными фигурами. Нет, были, разумеется, и кожаные диваны, и кухонная подсветка, больше подходящая к внутреннему оформлению инопланетного корабля, и пушистые ковер с длинным ворсом, и футуристическая — с зеркалами разных форм — люстра в гостиной. Всех этих атрибутов беспечной жизни квартира госпожи Албу не избежала, но кровать и два туалета подкупили меня сразу — может быть, на контрасте с тесной, как будка таксофона, прихожей.

— Располагайтесь, — указывает хозяйка на диван в зале, тот, что наискось от огромного плоского телевизора на стене. Еще один диван расположен у стены напротив и если присесть на него, опираясь на левый подлокотник, голова окажется в зарослях диковинного, смахивающего на пальму растения, кадка с которым самую малость уступает в высоте боковушке дивана.

— Не обидитесь, если я покину вас минут на десять? — заранее извиняется Албу. — Посмотрите пока телевизор, — кивает она на столик между диваном и телевизором, на котором я вижу серую вазу, украшенную разноцветными квадратиками и круглешками, ворох газет и, собственно, то, ради чего хозяйка обратила мое внимание — пульт дистанционного управления.

— Спасибо! — только и отвечаю я, но она уже разворачивается и выходит из гостиной, словно боится потерять драгоценные секунды, позволяющие уложиться в обещанные мне десять минут отсутствия.

Удивительно, как это Албу не возвращается назад спустя примерно полминуты, когда я, нажав на цифру «1» на пульте, превращаю гостиную в форменный бедлам: телевизор отвечает грохотом музыкального канала, на полную громкость, на которой, догадываюсь я, панически рассматривая пульт с чертовой уймой кнопок и не находя регуляторов звука, и был прекращен предыдущий сеанс просмотра. Вскочив с дивана, я снова тут же плюхаюсь на него, высоко задрав ноги и продемонстрировав экранной Мадонне — а за грохот в квартире я должен поблагодарить ее — позорную дырку на пятке. В конце концов, расплющив подушку собственного большого пальца, я вдавливаю в пульт красную кнопку, и телевизор гаснет, оставляя меня один на один с ударами собственного пульса в ушах.

Впрочем, нет. Отдышавшись, слышу звуки, вызывающие во мне скорее воспоминание, чем испуг, — может, поэтому мое сердце и удерживается от повторного приступа аритмии. Я вспоминаю, что так каждый раз в нашей квартире начинался потоп, за исключением, разумеется, тех случаев, когда мы, стоя перед закрытой входной дверью собственного жилища, с удивлением, длившимся, правда, всего ничего, замечали у себя под ногами тонкую струйку, просачивавшуюся — ну не чудо ли! — прямо из нижней щели между дверью и косяком. Через пару секунд ключи в руках отца уже исполняли бешеный хоровод в своей связке, пока в папиных трясущихся пальцах не оказывался серебристый, чуть потемневший ключ с зазубринами, похожими на челюсть с одним выпавшим зубом. Бывало, что мама не выдерживала, и тогда по подъезду проносилось отчаянное эхо ее восклицания, адресованное не то отцу, не то соседке сверху. Тете Рите, одинокой склеротичке с крашеными короткими волосами, толстенные линзы в очках которых давно не вводили нас в заблуждение насчет ее внимательности.

Тетя Рита заливала нас по меньшей мере четырежды, а может это я преувеличиваю ее добрососедство: во всем, что касается детства, моя память на удивление добродушна. Если дождь с потолка заставал нас в собственной квартире, признаки катастрофы каждый раз были одинаковыми. Мы слышали тихое ритмичное постукивание, беззаботно объясняя его себе ходом часов на кухне, и никого — ни мать, ни отца, ни тем более меня и брата, — не смущало, что в комнате часы обычно не слышны даже с открытой на кухню дверью. Затем, когда соседская вода, явно разъяренная нашим беззаботным пренебрежением, собирала под свои знамена достаточно воинов, чтобы обрушить их, в несколько струек, с потолка на кухонный линолеум, родители — исключим все же нас с братом, тогда еще детей, из числа ответственных за это безобразную невнимательность, — на секунду переглядывались, чтобы осуществить контрольный сеанс безмолвной телепатической связи: «Неужели дождь, милая?» — «Ты смотри, любимый, точно дождь!».

Вскакивали родители, также безмолвно, но теперь уж без следа вальяжного спокойствия, лишь когда переглядывались все мы: взрослые — ошарашено, мы, дети — испуганно. Слишком уж невероятным представлялось то, что слышали мы всеми восьмью ушами — душ, который кто–то принимал за стеной, прямо у нас на кухне.

Совсем как сейчас в квартире у Албу.

Неужели и здесь затапливают, думаю я, не представляя, чтобы в этих элитных квартирах, наверняка оборудованных посудомоечными машинами, кто–нибудь сбрасывает горы посуды в раковину и, более того, что здесь когда–нибудь смеют отключать воду, которая, истерично, как заложница из захваченного террористами самолета, вырываясь из крана, заполняет закупоренную посудой раковину непременно в отсутствие хозяев.

Мысленно разобрав шум на составные звуки, совсем как музыкант, вылавливающий из оркестрового звучания партию какой–нибудь четвертой скрипки, я успокаиваюсь и почти сразу же вздрагиваю.

Это не потоп, умиротворенно киваю я себе.

Это Албу моется в душе, содрогаюсь, как от удара электричеством, я.

Стараясь избавиться от сбегающихся, словно муравьи на упавшего в муравейник жука, мыслей о халате на мокрое женское тело и растрепанных волосах, в которые обернулась уничтоженная душевой струей косичка, я снова врубаю телевизор, сразу после нажатия на единицу утопив палец в обнаруженной, наконец, кнопке уменьшения звука, да так, что к моменту второго за вечер явления Мадонны ее выступление неплохо бы сопроводить субтитрами. Хотя бы для того, чтобы понять, о чем же она поет, беззвучно и широко раскрывая рот с золотым зубом на верхней челюсти.

Когда в комнату возвращается Албу, ничуть не удивив меня мокрыми растрепанными волосами и бордовым халатом до пят, я осваиваюсь достаточно для того, чтобы от стен гостиной мягко отталкивался средней громкости хриплый вокал Брайана Адамса.

— Простите, я даже не предложила вам выпить, — говорит хозяйка и даже не взглянув на меня, открывшего было рот с намерением пожелать ей легкого пара, рывком отодвигает отъезжающую зеркальную дверь в стене, которую я принял за фасад шкафа–купе. — Вот что значит мужчина — редкий гость в доме, — слышу я ее голос уже из кухни.